Winters used to be cold in England. We, my parents especially, spent them watching the wrestling. The wrestling they watched on their black-and-white television sets on Saturday afternoons represented a brief intrusion of life and colour in their otherwise monochrome lives. Their work overalls were faded, the sofa cover—unchanged for years—was faded, their memories of the people they had been before coming to England were fading too. My parents, their whole generation, treadmilled away the best years of their lives toiling in factories for shoddy paypackets. A life of drudgery, of deformed spines, of chronic arthritis, of severed hands. They bit their lips and put up with the pain. They had no option but to. In their minds they tried to switch off—to ignore the slights of co-workers, not to bridle against the glib cackling of foremen, and, in the case of Indian women, not to fret when they were slapped about by their husbands. Put up with the pain, they told themselves, deal with the pain—the shooting pains up the arms, the corroded hip joints, the back seizures from leaning over sewing machines for too many years, the callused knuckles from handwashing clothes, the rheumy knees from scrubbing the kitchen floor with their husbands' used underpants.
When my parents sat down to watch the wrestling on Saturday afternoons, milky cardamon tea in hand, they wanted to be entertained, they wanted a laugh. But they also wanted the good guy, just for once, to triumph over the bad guy. They wanted the swaggering, braying bully to get his come-uppance. They prayed for the nice guy, lying there on the canvas, trapped in a double-finger interlock or clutching his kidneys in agony, not to submit. If only he could hold out just a bit longer, bear the pain, last the course. If only he did these things, chances were, wrestling being what it was, that he would triumph. It was only a qualified victory, however. You'd see the winner, exhausted, barely able to wave to the crowd. The triumph was mainly one of survival. | Зимы в Англии были холодными. Мы, а в особенности мои родители, коротали их перед телевизором, смотрели соревнования по борьбе. Субботними вечерами поединки борцов на черно-белом экране шумно врывались в их жизнь и на короткое время расцвечивали яркими красками ее бесцветное однообразие. Выцвела одежда, в которой они ходили на работу, выцвело покрывало на диване – оно лежало там годами, выцвела и память о том, какими они были до того, как приехали в Англию. Родители, как и всё их поколение, медленно убивали свои лучшие годы, горбатясь на фабриках за гроши. Каторжный труд, изуродованные спины, хронический артрит, искривленные пальцы... Закусив губу, они превозмогали боль – что еще им оставалось? Только не думать ни о чём, не обращать внимания на спесь товарищей по работе, молча сносить злые насмешки мастеров, а если ты женщина-индианка – не роптать, когда получаешь затрещины от мужа. Терпи, повторяли они себе, боль надо терпеть. Пусть пронизывает руки, разъедает суставы, заклинивает спину, согнувшуюся от многолетнего сидения за швейной машинкой, выкручивает пальцы, все в мозолях от стирки вручную, разламывает колени, разбухшие от ревматизма после бесконечного мытья кухонных полов старыми мужниными подштанниками – стисни зубы и терпи.
По субботам, усаживаясь перед телевизором с чашкой кардамонового чая с молоком, родители смотрели борьбу. Они ждали развлечения, им хотелось посмеяться, но больше всего они мечтали увидеть, как «наш» победит «чужого», как наглый хвастливый обидчик получит по заслугам – хотя бы раз в жизни. Когда «наш» лежал, прижатый к ковру запрещённым захватом, или с искажённым лицом хватался за почки, они молились, чтобы он не сдался. Давай, парень, еще чуть-чуть, терпи боль, держись до конца... Это борьба: вытерпишь всё – получишь шанс победить.
Но и тогда победа будет всего лишь по очкам, и после поединка измученный победитель едва найдёт в себе силы помахать зрителям. Победить значило выжить.
|